Watchmen / Хранители, 2009

[jsn]

Осевой конфликт фильма -- противоречие между человеком и (за неимением лучшего слова) миссией. Человек сложен, противоречив, мягок, подвержен сомнениям, порывам и привязанностям, страдает и сострадает. Миссия, напротив, проста, безлична, компактна, однонаправленна, логически стройна, жестка и жестока. Конфликт между ними неизбежен, и поэтому внутри каждого человека-с-миссией в мире Хранителей есть этот внутренний раскол, незаживающая рана, разрыв, где мягкая кровоточащая ткань человеческого оказывается взрезана чёткими прямыми линиями и острыми углами миссии, и где строгий механический порядок миссии разъедается непрерывным контактом с живым, с человеческим.

Каждый из персонажей первого плана представляет собой одну из стратегий работы с этим конфликтом (это, впрочем, вроде бы относится только к мужским персонажам). Этих стратегий, соответственно, показано пять. В частности, видна горизонтальная ось (уход влево / уход в право / выход в центр), и вертикальная ось (уход вверх / уход вниз / выход в центр):

1. "Уход влево" / "В первую очередь -- человек": Дэниэл Драйберг, он же Nite Owl. Никто, кстати, не называет его Nite Owl -- все, даже другие маски, называют его исключительно его человеческим именем -- ровно потому, что Дэниэл всегда в этом конфликте остаётся на человеческой стороне. К нему прибегает мисс Юпитер, которой не хватает человеческого в Джоне, его обвиняет в мягкотелости (излишней человечности) Роршах. Он единственный из масок, у кого есть друзья, и кого они сами могут рассматривать как друга. Для Дэниэла всегда первый импульс в конфликте -- попытаться по-человечески договориться. Собственно, на момент начала событий Дэниэл -- практически пенсионер, его костюм пылится в подвале, он оставил миссию, он остался просто человеком. Внутренний конфликт, однако, от этого совсем не исчезает, и всё время его терзает. В те редкие моменты, когда миссия и человек совпадают в стремлениях, он совершенно преображается.

2. "Уход вправо" / "Миссия прежде всего": Роршах, он же Уолтер Ковач. Здесь всё наоборот: никто не зовёт Роршаха по имени, Уолтером Ковачем, потому что никакого Уолтера Ковача там уже не осталось -- он выжжен практически без остатка безжалостным пламенем миссии. Роршах почти всегда в маске, и даже когда он без маски -- это не Уолтер Ковач, это Роршах, надевший своё старое лицо в качестве маскировки, поскольку этого требуют оперативная ситуация миссии. Характерная речь Роршаха -- и во время бесконечного внутреннего нуарового монолога, и в диалогах -- малосвязный поток сознания, последние недогоревшие остатки прошлого, человеческого, сознания, пассивного пассажира в теле, контролируемом только миссией, рассказывают, что им видно из окон. Роршах -- это, конечно, полная противоположность Дэниэла. Характерные симметричные сцены в финале, когда Дэниэл кричит Вейдту: "No! You haven't idealized mankind, you've deformed it. You've mutilated it!" -- это именно об утрате человеческого, когда Роршах выбирает смерть: "Never compromise. Not even in the face of armageddon." -- это, напротив, о предательстве миссии.

3. "Уход вниз" / Цинизм: Эдди Блейк, он же Комедиант. Подход Блейка к всё тому же внутреннему конфликту -- обесценивание. Он ничего не воспринимает всерьёз, ни человеческое, ни миссию. Его защитный механизм -- смех, каждый раз, когда он видит конфликт или противоречие, для него это просто ещё одно свидетельство, что воспринимать вещи всерьёз нельзя. В результате этого систематического обесценивания он становится человеком без ценностей. Этот цинизм одинаково разъедает в нём и человека, и миссию. На любой особо мерзкой странице истории и Хранителей как силы, и Хранителей как человеческого сообщества обязательно будет крупно, в полный рост, видна фигура Комедианта. И трагедия Блейка, разумеется, в том, что ему не удаётся следовать выбранной стратегии до конца. Рано или поздно наступает момент, когда ему перестаёт хватать цинизма, и в нём проступает необесцененное человеческое -- как в случае с дочерью (мисс Юпитер), так и, в гораздо большем масштабе, в случае с окончательным решением Эдриана Вейдта. Дойдя до дна в своём движении вниз, Блейк утрачивает свой защитный механизм цинизма, и оказывается разорван (и, естественно, в конце концов убит) тем самым внутренним конфликтом между миссией и человеком.

4. "Уход вверх" / Transcendence: Джон Остерман, он же Доктор Манхэттен. Его способ преодоления внутреннего конфликта -- это перерасти его. По независящим от него причинам, Доктор Манхэттен в ходе истории оказывается вовлечён в длинную метаморфозу, в ходе которой он постепенно утрачивая привязанности как к человеческому, так и к миссии. Конечно, у других такой возможности в общем случае нет, но нельзя сказать, что это происходит с Джоном совсем уж против его воли. Показ его в паре с Блейком неслучаен -- так же, как и в случае Дэниэлом и Роршахом, это пара противоположностей. И Блейк, и Манхэттен, каждый по-своему, постепенно утрачивают связь и с миссией, и с человеческим (поэтому именно Блейк первым говорит: "You really don't give a damn about human beings. You're drifting out of touch, Doc. God help us all.").

5. "Выход в центр" / Confluence / Слияние: Эдриан Вейдт, он же Озимандис. Его подход принципиально отличается от остальных. Там, где остальные стараются разными способами отодвинуться от зоны болезненного контакта взаимно противоречивых сущностей, Вейдт стремится к полному их слиянию. Поэтому он -- единственный из Хранителей, кто открыто совмещает свою человеческую личность и свою роль Хранителя (ну есть ещё Манхэттен, но это особый случай). Слияние получается практически полное, почти невозможно сказать, где заканчивается Эдриан Вейдт и начинается Озимандис. Но основное противоречие, являясь принципиально неустранимым, при этом не исчезает -- оно просто оказывается снаружи от Озимандиса, а не внутри него. Он оказывается один против всего мира, и против человечества, и против Хранителей. Также, слияние требует отсечения от обеих соединяемых сущностей всех несовместимых частей: Вейдт как человек в значительной степени утрачивает человеческое (сострадание, сомнение, стремление договариваться), Озимандис как Хранитель перестаёт быть Хранителем (его представления о цели миссии, о справедливости, о соразмерности целей и средств совершенно не такие, как у Хранителей).

Наиболее компактно горизонтальная ось отражена в этом ключевом диалоге в финале:

Daniel: "Adrian! We know everything!"
Veidt/Ozymandias: "Then what's there to discuss, Dan?"
Rorschach: "Plenty: you killed Comedian!"

Здесь Дэниэл, в костюме и маске, приходит остановить человека, поубивавшего кучу народу, в том числе его друзей, и собирающегося убить миллионы. Тут не о чем говорить, всё очевидно, но это Дэниэл, он прежде всего человек, он не может сопротивляться своему импульсу попытаться договориться. Он говорит "мы всё знаем", чтобы в первую очередь убрать с пути ложь, открыть возможность для честного разговора. Это абсолютно нерациональное действие, и очень человеческое.

Для Озимандиса ситуация выглядит совершенно иначе. Он давно уже отверг для себя возможность с кем-либо о чём-либо договариваться, для него разговор -- это не способ найти общую точку, но всего лишь один из способов манипуляции. Если противоположная сторона уже знает всё, манипуляция невозможна, и в разговоре нет никакого смысла; поэтому "what's there to discuss?".

Наконец, Роршах, человек-миссия, просто не воспринимает слово "discuss" как обозначающее разговор, разговоры как таковые, ни в каком виде, просто не входят в близкий ему круг понятий. Для него совершенно очевидно, что "to discuss" -- это эвфемизм для обозначения предстоящей драки. Когда он говорит "Plenty" (... to discuss), он, очевидно, имеет в виду, что причин для драки предостаточно.