Watchmen: Rorschach

[jsn]

Две вещи бросаются в глаза относительно Роршаха.

Во-первых, Роршах -- это гротескное, но фотографически точное изображение пост-травматического сознания, которое очень легко примерить на себя любому, пережившему серьёзную травму. Это состояние, непосредственно следующее за травматическим опытом столкновения с реальностью, опытом такой силы и такого содержания, что сознание оказывается неспособно вместить пережитое. Это состояние, когда привычный внутренний нарратив оказывается полностью разрушенным неукладывающимся в него реальным опытом, и человек оказывается выброшен в пространство бессмысленного. В этом состоянии переживший травму с болезненной отчётливостью видит каждую, самую незначительную, деталь реальности, но оказывается совершенно неспособен сформировать из таких деталей цельную осмысленную картину. Это, собственно, и есть Роршах: после травмы мы смотрим на свою реальность, на свою историю, на свою жизнь и на свою личность как на бессмысленное сочетание замысловатых и сложных остро-чёрных пятен на болезненном белом фоне, спрашиваем себя: "что всё это означает?" -- и не находим вообще никакого осмысленного ответа. Речь Роршаха, бессвязный поток безжалостно точных наблюдений реальности и дымящихся клочьев рефлексии, лишённый единого несущего нарратива, отражает это же пост-травматическое состояние.

Во-вторых, именно Роршах, с его отсутствующим нарративом и расколотым взглядом на реальность, тем не менее является нашим рассказчиком в истории Хранителей: всю эту историю рассказывает нам именно он, мир Хранителей мы видим как бы его глазами. Фильм начинается с того, что Роршах узнаёт, что Комедиант мёртв, даёт нам краткую выдержку о состоянии дел, и заключает: "Must investigate further", "надо расследовать". Всё, что мы видим дальше -- это расследование Роршаха.

Сложив эти два простых наблюдения, мы видим, что перед нами -- яркая история, рассказанная пост-травматиком. Возникает понятный соблазн рассмотреть её как метафорическое описание переживания травмы. Намёк на то, как устроена эта метафора, содержится, опять же, в нашем рассказчике, в Роршахе. Сознание Роршаха расколото, фрагментировано в результате травмы, поэтому можно предположить, что основные действующие лица Хранителей представляют собой осколки одного и того же сознания, подвергшегося травматической диссоциации, утратившего целостность и расслаивающегося на множество слабосвязанных и противоречащих друг другу сущностей.

. . .

Собственно событие, вызвавшее травму и травматическую диссоциацию -- это, очевидно, экзистенциальная угроза, ядерный холокост. Это ясно с первых кадров, где угроза ядерного конфликта показана как неотвратимая, и единственное, что пока что ей противостоит -- это Доктор Манхэттен (о нём будет ниже).

Из основных действующих лиц первым появляется в кадре Комедиант. Он, очевидно, представляет собой тело: витальность, брутальность, здоровые рефлексы, физическая сила, сексуальное влечение, телесные удовольствия, и при этом -- демонстративное пренебрежение к уму, нормам, морали и духовности. Тело является центральным связующим элементом личности: каковы бы ни были внутренние противоречия между разными частями нашего сознания, все эти части вынуждены находить способы сосуществовать относительно мирно, поскольку все они живут в одном теле. Смерть Комедианта -- это состояние физического шока, являющегося результатом травматического опыта; состояние, когда тело как бы выключается, ведёт себя как не наше, кажется нереальным или впадает в кататонию. Это -- первая фаза травматической диссоциации. Смерть Комедианта включает механику развития сюжета Хранителей, обнажая и обостряя до предела противоречия между остальными участниками. (И, как говорит об этом Эдриан Вейдт, "Blake figured it out first. By the time he visited poor Moloch, he was cracking badly"). С утратой связывающей и объединяющей роли тела, конфликт между частями травмированного сознания переходит в острую фазу.

В такой интерпретации центральный конфликт фильма -- это противоречие между реальностью и нарративом. Эта ось спроецирована на мир героев в виде двух меридианов, внутреннего (внутренняя реальность / внутренний нарратив) и внешнего (внешняя реальность / внешний нарратив).

. . .

Рассмотрим сначала противоречие между внешней реальностью и внешним нарративом, меридиан Роршах-Комедиант-Манхэттен. В фильме вообще ничего не сказано о том, откуда взялся Комедиант (что логично -- к моменту, когда возникает самоосознание и память, тело уже существует), зато явно показана его смерть. С Роршахом и Манхэттеном ситуация противоположная: у каждого из них есть история происхождения, для каждого из них нам показан формирующий инцидент, сделавший каждого из них особенным, отделивший их от безликой человеческой массы. Конечно, эта симметрия не случайна: во всех трёх случаях речь идёт об одном и том же событии -- отключении тела и последующей прогрессирующей травматической диссоциации. Что бросается в глаза:

Во-первых, Доктор Манхэттен. Его история происхождения -- это, буквально, инцидент, несчастный случай, в результате которого Джон, буквально, утрачивает тело. Для него это выглядит так, что его тело было уничтожено непреодолимой внешней силой, в результате чего он обрёл полную свободу и огромную мощь. Что же такое Доктор Манхэттен? Это, очевидно, рациональный разум. Как он описан в Хранителях: учёный, выдающийся физик, инженер. Он говорит: "I have walked across the surface of the sun. I have witnessed events so tiny and so fast they can hardly be said to have occurred at all" -- это, конечно, о способности рационального разума проникать в суть событий, невидимых человеческому глазу и недоступных прямому наблюдению. В результате инцидента Джон утрачивает связь с миром людей и с их реальностью, и на протяжении всего повествования постепенно отдаляется от них ("You're drifting out of touch, Doc", говорит Комедиант) -- пока, наконец, не отделяется полностью (отправившись на Марс).

Трудно не заметить, что Манхэттен находится на нарративном полюсе оси ("реальность-нарратив"): ключевым интеграционным моментом в фильме для Манхэттена является не финал фильма, но финал его разговора с Лори, на Марсе -- разговора, в котором он, несмотря на всю свою отстранённость, несмотря на свой побег из мира реального, обнаруживает в нём смысл, нарратив, непостижимую и мощную структуру, меняющую для него всё. И, конечно, это ровно то, что делает рациональный разум.

Кстати, Манхэттен способен видеть прошлое, предугадывать будущее и понимать самые непостижимые закономерности, но странным образом не видит того, что происходит прямо у него под носом (Эдриана Вейдта с его дьявольским планом) -- почему? Потому что...

Во-вторых, Роршах. Его история происхождения, в свою очередь, описана как травма, инцидент, в результате которого Уолтер Ковакс, почти буквально, утрачивает ... рассудок. В первую очередь именно разум, связное рациональное сознание, единую личность. Утрата разума показана через его речь как поток сознания, утрата личности -- как утрата человеческого лица, замена его на маску из бессмысленных пятен. Что же такое, в таком случае, Роршах? Роршах -- это awareness, внутренний наблюдатель. Его бескомпромиссность -- это именно бескомпромиссность в восприятии реальности. Роршах видит всё и никогда не отводит взгляда, и если то, что он видит, невыносимо для его разума -- тем хуже для разума. В сущности, Роршах -- это инверсия тезиса о том, что наши представления о мире, наш внутренний нарратив, мешают нам видеть мир таким, какой он есть. Роршах видит мир совершенно таким, какой он есть -- и именно потому, что у него нет о мире связного представления, и его внутренний нарратив разрушен. Он видит всю мерзость и всю грязь, он видит хаос, и отказывается увидеть в этом хаосе структуру. Сцена, где он, вернув себе отнятую у него маску, надевает её, и спрашивает доктора "What do you see, doctor?" -- это описание полной капитуляции перед хаосом и ужасом мира, как его видит Роршах, без ретуши, без иллюзий, без структуры и нарратива.

Момент истины Роршаха -- это финал фильма, момент, когда Роршах оказывается перед окончательным выбором между жуткой истиной и удобным, гладким, спасительным для мира, но лживым нарративом Вейдта -- и Роршах без колебаний выбирает истину, даже ценой собственной жизни, даже ценой страшной опасности для мира. Симметрия между Роршахом и Манхэттеном здесь совершенно очевидна.

Таким образом, Манхэттен -- это разум, лишённый (в числе прочего) контакта с реальностью, а Роршах -- это внутренний наблюдатель, лишённый разума. Хотя изначально и тот, и другой являются осколками одной и той же личности, на момент собственно диссоциации центробежный импульс настолько велик, что даже после разделения они продолжают двигаться в противоположных направлениях: Доктор Манэттен движется вверх, на небо и за него, всё дальше от реальности, пока не оказывается на пустынном холодном Марсе, полностью покинув реальный земной мир, а Роршах движется вниз, в ад, на дно мира -- пока не оказывается в конце концов в тюрьме, где сталкивается с самыми тёмными и скрытыми от сознания частями реальности.

. . .

Внутренний меридиан оси реальность-нарратив -- противостояние между Роршахом и Вейдтом. Чисто имиджевое противопоставление между Роршахом и Вейдтом показано менее броско, чем между Роршахом и Манхэттеном (где один обнажён, второй полностью скрыт одеждой и маской), оно более нюансно, но при этом оно глубже. Роршах лишён лица, Вейдт наделён лицом, и даже красивым; Роршах грязен и беден, Вейдт богат и красиво одет; Роршах разорван (маска отдельно, человек отдельно), Вейдт предельно целостен; Роршах -- анархист и одиночка на дне общества, Вейдт -- глава гигантской корпорации на самом верху. Наконец, Роршах предельно, абсурдно бескомпромиссен, а Вейдт -- это мистер Компромисс. Итак, если Роршах -- это внутренний наблюдатель, что что же такое Вейдт?

Вейдт -- это внутренний нарратив, "я"-конструкт, стремление сохранить себя, стремление любой ценой вернуть личности внутренний мир и утраченную в результате травмы и травматической диссоциации иллюзию целостности.

В то время как каждый изгиб траектории Роршаха диктуется только и исключительно бескомпромиссным поиском истины и справедливости, все действия Вейдта всегда направлены только на целостность и сохранение мира. В интермедиях мы видим, как Вейдт всегда пытался объединить Хранителей в единое целое, действовать скоординированно и в соответствие с единым планом. Ради целостности и мира он готов лгать друзьям и убивать миллионы.

При этом Роршах является единственным полномочным представителем реальности в констелляции героев Хранителей. Его конфликт, например, с Манхэттеном не фундаментален: Роршах и Манхэттен вполне мирно сосуществуют большую часть фильма -- ровно до момента, когда Манхэттен таки находит для себя нарратив, и делает выбор между нарративом и истиной, выбор в пользу нарратива. Конечно, после этого конфликт между ними неизбежен.

С Вейдтом не так: Вейдт, "я"-конструкт, сам и есть (внутренний) нарратив, нарратив, целостность которого не может, по построению, быть обеспечена без компромиссов, без игнорирования неудобных частей реальности и выстраивания разного размера иллюзий и обманов -- никак иначе вместить сложную и хаотично устроенную реальность в красивую цельную картинку простого понятного нарратива просто нельзя. Поэтому конфликт между Роршахом и Вейдтом -- неразрешимое фундаментальное противоречие (которое, конечно, закономерно приводит к смерти одного из них).

. . .

Таким образом, с точки зрения популярной модели Кюблер-Росс (пять стадий переживания тяжёлого опыта, отрицание-торг-гнев-депрессия-принятие), развязка Хранителей -- это переход от состояния острой травматической диссоциации к первой фазе coping-а, к отрицанию. Внутренний наблюдатель, представитель реальности внутри личности, уничтожен; субъект оказывается в состоянии игнорирования реальности. Рациональный разум, опасный своей способностью восстанавливать картину реального по косвенным признакам, отправлен в ссылку куда-нибудь подальше от беспокоящей реальности. Заплатив эту цену, мы получаем обратно наш драгоценный внутренний мир, построенный на самообмане и отрицании, и наш драгоценный, ложный по построению, нарратив: "всё, в принципе-то, неплохо, а возможно даже и хорошо". Нарратив победил, реальность проиграла.

Но развязка -- ещё не финал. Развязка Хранителей -- это сцена в Антарктиде, а финал -- это Драйберг, цитирующий слова Манхэттена ("Nothing ever ends."), и сцена в редакции газеты "New Frontiersman". Она довольно прозрачна: Роршах, представитель реальности, уничтоженный во имя нарратива, возвращается с того света (в виде журнала, подброшенного в редакцию); реальность, как бы тщательно мы не выставляли её за дверь, имеет противное свойство находить щели, через которые она всегда рано или поздно просачивается обратно. Чуть менее очевиден вот этот диалог:

- Well, Ronald Reagan says he's gonna be running for president in '88.  We
  could run a piece on that.

- Seymour, we don't dignify absurdities with coverage.  This is still
  America, damn it.  Who wants a cowboy in the White House?

С одной стороны, просто шутка о недальновидности редактора, который не знает, что Рейган станет президентом.

С другой -- это ведь как раз о том, как смехотворны наши попытки мерить реальность нашим простым и понятным нарративом.