jsn

Как-то раз, когда нам было лет по 15, мы с моим очень умным другом А. бродили вдоль обрыва по-над шоссе и беседовали о взрослых и неотвратимо надвигающемся взрослении. И закончилась эта беседа следующим обменом репликами: "Я тебя вот о чём хочу попросить -- если ты когда-нибудь в будущем увидишь, что я стал совсем таким -- ты меня убей" -- "Ладно, договорились. Надеюсь, ты сделаешь то же самое для меня".

(Тут, наверное, мне следовало бы сказать, что я теперь уже и не помню, что имелось в виду под таким, и пребываю в задумчивости -- не следует ли мне его убить или, напротив, быть им убитым. Увы, это не совсем так -- я в общих чертах помню, хотя, конечно, в значительной степени это всё поздние рационализации. Тем не менее)

Мы говорили о том, что взрослые как-то ужасно механистичны. Двигаются внутри своей колеи, думают о какой-то неинтересной фигне, радуются мало, удивляются мало, etc, etc. Замкнутый статичный пыльный мир, в котором дом-работа-дом-работа, еда-одежда-мебель-жильё; вот это и вот это -- правильно, а вон то и вон то -- неправильно; так принято, так непринято; это прилично, то неприлично; это и это надо делать, а то и то -- не надо делать; так можно думать, так нельзя думать. Они перестали поднимать глаза к звёздам, говорили мы. И это, конечно, было страшно -- потому что по всему выходило, что и мы перестанем.

Не то чтобы мы считали всех взрослых полными роботами, но почти во всех мы видели в разной степени этот процесс "омеханистичивания". У некоторых чуть-чуть по краям, у некоторых -- практически полная трансформация. Неясно было даже, есть ли там какая-нибудь закономерность.

Anyway. Очевидно, мы были очень юные и глупые. Мы выросли в нашей маленькой тесной теплице, и маловато знали о том, что за её пределами, в том мире, в котором выживают взрослые, тебя иногда запросто могут раскатать в блин или забить в землю по самую макушку. Мы, собственно, практически не застали этого мира -- он развалился окончательно через четыре года после этого разговора. Думаю, тот мир, который нам достался, при всех его [...], несравненно более гуманен, чем то, в чём жили они -- но даже в нём иногда бывает очень не до звёзд. Впрочем, я не об этом.

Я о том, что вот, 20 лет прошло с тех пор. За последние 10 я встречал А., наверное, раз пять. Не уверен, что он вообще помнит этот разговор -- но я вот помню. И нет, он не стал таким. Он совершенно сумасшедщий, в не-медицинском смысле слова, но сумасшедший тем не менее. У него есть работа и семья (что меня неизменно поражает -- святая женщина, не иначе). Мне кажется, его так всё время болтает, что звёзды в поле зрения появляются ничуть не реже, чем земля. Впрочем, я его давно не видел, всё могло измениться... но я сомневаюсь, что сильно изменилось.

Я, наверное, тоже не стал совсем таким (хотя откуда мне знать, изнутри ведь не увидишь) -- я вечно сижу на дальнем конце стола и смотрю на эти грёбанные звёзды до тех пор, пока кровь не потечёт из глаз. Чарующее зрелище, что и говорить.

И вот, с одной стороны, очень хорошо, конечно, что мне не нужно убивать А. (ok, нарушать обещание убить А.), и что А. не придётся убивать меня или нарушать обещание. А с другой -- ... . .... .. ... .... .